— Здраствуйте г-н Летов, Мне очень нравится ваше творчество. Я слушаю «Гражданскаю Оборону» с 1989 году когда в нашем стране пришли кассеты/бобины с вашим записом. По плохом стечением обстоятелства я тоже как вас был задержен в болгарском психиатрию за около месяц. (Я могу подумать как вы чувствувались после 6 !!!) А что ваше мнение о Психиатрие вообще? Думате ли что это вообще наука? познакомлен ли вы с движениях как Antipsychiatry, Prof. Th. Szasz и т. д.
(Григорий, Болгария)
— Во-первых, я сидел ровно в два раза меньше, 3 месяца. Для данного заведения это всё равно чересчур, можно вообще не выйти нормальным человеком. Вообще про всё это можно говорить очень много и долго, про эти три месяца я мог бы книгу написать, столь они были информативные и богатые на впечатления. Как о себе самом, так и о сути человека в целом. Один из основных уроков, что я там получил — перестал бояться смерти, во всяком случае, в гораздо меньшей степени. Что касается Вашего вопроса, может, мне повезло, или, может быть, такое было стечение обстоятельств, но в психушке я не встретил ни одного из реально больных, никаких маньяков или опасных дураков, именно СУМАСШЕДШИХ. Зато все, кого встречал — великое количество очень странных людей, прирожденных художников, с которыми было очень приятно, интересно и полезно общаться. Насколько я понимаю, психиатрия не занимается лечением, а только торможением и подавлением личности, вернее, этой самой странности и художественности в ней.
(оффлайн, 2008 г.)
________________________________
"В конце 1985 года грохнул взрыв. Тогда-то нас всех и повязали. «Кузьму» забрали на два года в армию, хотя он в армию идти не должен был, у него сердечная недостаточность. Меня же отправили в «психушку». Пока не началась перестройка, меня оттуда выпускать не хотели. Там я провел три месяца.
Я находился на «усиленном обеспечении», на нейролептиках. До психушки я боялся того, что есть некоторые вещи, которых человек может не выдержать. На чисто физиологическом уровне не может. Я полагал, что это будет самое страшное. В психушке, когда меня начали накачивать сверхсильными дозами нейролептиков, неолептилом — после огромной дозы неолептила я даже временно ослеп — я впервые столкнулся со смертью или с тем, что хуже смерти. Это лечение нейролептиками везде одинаково, что у нас, сто в Америке. Все начинается с «неусидчивости». После введения чрезмерной дозы этих лекарств типа галаперидола человек должен мобилизовать все свои силы, чтобы контролировать свое тело, иначе начинается истерика, корчи и так далее. Если человек ломается, наступает шок; он превращается в животное, кричащееся, вопящее, кусающееся. Дальше следовала по правилам «привязка». Такого человека привязывали к кровати, и продолжали колоть, пока у него не перегорало, «по полной». Пока у него не возникало необратимого изменения психики. Это подавляющие препараты, которые делают из человека дебила. Эффект подобен лоботомии. Человек становится после этого «мягким», «покладистым» и сломанным на всю жизнь. Как в романе «Полет над гнездом кукушки».
В какой-то момент я понял, , чтобы не сойти с ума я должен творить. Я целый день ходил и сочинял; писал рассказы и стихи. Каждый день ко мне приходил «Манагер», Олег Судаков, которому я передавал через решетку все, что написал.
В один прекрасный момент я понял, что либо сейчас сойду с ума, сломаюсь, либо мне надо бежать отсюда. Например, когда выносят бачки, мусор, приоткрывают двери. Но бежать только для того, чтобы добраться до девятиэтажки, которая стояла поблизости и бросится оттуда вниз. В основном так поступали пациентки из женского отделения, которые повторяли этот суицидальный маршрут почти ежедневно. Они ускользали из отделения, добегали до девятиэтажки и бросались. Дальше убежать было невозможно. Сибирь, Омск, морозы страшные.
Когда я до конца понял, что смерть рядом, это и дало мне силы выдержать. Во мне произошло некоторое расслоение. Я понял, что мое «Я» — это не сознание, это нечто большее. Я увидел в некоторый момент свое тело как бы со стороны, тело, которое не только болит, но на части рвется. А при этом мое «Я» было спокойной светящейся единицей, которая находится где-то рядом с телом, но не то что вплотную с ним не связано, а вообще вечно, и сделать с ним никто уже ничего не сможет. В этот момент я получил самый глобальный опыт в своей жизни.
После этого я начал писать новые песни. Выйдя из психушки я начал работать, получив твердое основание для своей дальнейшей деятельности. Возник цикл «Лед под ногами майора», «Тоталитаризм», «Некрофилия».
В отношении моего опыта в психушке я бы использовал афоризм Ницше: «То, что меня убивает, делает меня сильнее». Если это меня не убило, оно сделало меня сильнее. На невиданное количество каких-то единиц измерения «силы души».
После этого я понял, что я солдат. Причем солдат хороший. Понял я также, что отныне себе не принадлежу. И впредь я должен действовать не так, как я хочу, а так, как кто-то трансцендентный хочет. Этот кто-то может быть «народ», «силы», «веселая наука дорогого бытия» "
("Лимонка №2", 1994 г.)
________________________
"..А дальше было следующее. Мы поехали на какой-то фестиваль и сыграли там незалитованную программу. Нас отпустили с помощью Манагера, мы вернулись, а мне, по идее, нужно было время от времени отмечаться в психушке. В психушке я отмечаться перестал, разумеется, после того, как меня перестали привлекать по политическим статьям, а по врачебной бухгалтерии и бюрократии я должен был туда ходить, потому что им нужно было ставить галочки. Мне не надо было никаких таблеток принимать, ничего – я должен был просто приходить, они смотрели, что я нормальный, нормально разговариваю, и все было в порядке - до поры, до времени. Пока мы не дали этого концерта. Я прихожу на прием и чувствую – что-то не то, то есть, такое ощущение, что какая-то ловушка: они со мной этак разговаривают, и что-то такое вроде бы делают под столом, – то ли кнопку нажимают, то ли еще что-то. Типа: «Подожди, мы сейчас выйдем. А ты останься». Вот тут у меня сыграл инстинкт животный какой-то, – я понял, что меня поймали. А это было не в дурке, а в диспансере, и они пошли за санитарами. И я просто инстинктивно тихонечко открыл дверь, выглянул в коридор, – а мы были с Янкой, она меня ждала внизу – и я бесшумно, благо, в кедах был, сбежал вниз, посмотрел – они идут по другой лестнице. Я по черной лестнице вышел, говорю: «Все, Янка, уезжай в Новосибирск, меня сейчас тут вязать будут, деваться-то некуда…» «Я, – говорю, – просто так не дамся, буду отбиваться до последнего». Она говорит: «Дурак! Сколько у тебя денег есть?» Я говорю: «Сорок четыре рубля». Она говорит: «Иди, очень быстро собирай вещи, потому что к тебе сейчас приедут». И вот после этого в течение года была трасса.."
(по телефону из Омска, 1999)
